Тело: у каждого своё. Земное, смертное, нагое, верное в рассказах современных писателей - Елена Николаевна Посвятовская
Итак, был вечер пятницы. Отец был в командировке, его вызвали в Свердловск оперировать местного партийного босса. А мама Лера уехала с какой-то своей подругой на дачу.
Я поужинал, сполоснул тарелку и чайную чашку и направился к себе в комнату, чтобы сесть за книгу. Зазвонил телефон. Он стоял в коридоре, на маленьком таком шкафчике, и я тут же взял трубку.
– Алло, старик, привет, узнал? Твой лучший друг Мегвинешвили.
– Привет, Миша. Узнал, конечно! Как ты?
– А ты-то как? Как семейство?
Тут надо рассказать, кто такой Миша Мегвинешвили.
Я тогда был студент второго курса, а он – аспирант второго года, известный на факультете, – публикации в разных “Учёных записках”, рецензии и переводы, даже парочка предисловий к современным английским романам. Вдобавок внешне очень заметный: полноватый, но высокий и статный, говорливый, всеобщий любимец, всегда со всеми в обнимку, в коридоре виден издалека. Умница, эрудит, весельчак. Да ещё и на хорошем счету у начальства. Уже ездил за границу в составе научной делегации! В каких-то двадцать семь лет! Кстати, он был совсем русский, грузинского не знал, это была фамилия его отца, который сам был грузином на четверть: по своему отцу, который по дедушке. То есть наш Миша, Михаил Петрович, был грузин всего на одну восьмую и вовсе на грузина не был похож …
Но я как-то вдруг съехал на его родословную.
Итак, этот самый Миша, звезда факультета и всеобщий любимец, неизвестно почему избрал меня своим близким другом и задушевным собеседником. Это мне, конечно, льстило. Хотя если уж совсем честно, то не так уж “неизвестно почему”. Известно. У меня был важный папа и большая квартира в центре, часто свободная: родители то в отъезде, то на даче. А даже если так, что тут такого? Я радовался дружбе с Мишей. Он был знаменитый бабник, потаскун, донжуан и распутник. Раза три оставался у меня ночевать, всякий раз – с новой подругой. Рассказывал невероятные истории про свои приключения и всегда носил в глубине портфеля пачку порнографических карточек: чёрно-белые фото, переснятые с иностранных цветных альбомов. Признаюсь, я любил их рассматривать.
Итак, позвонил Миша – и сразу: “Как семейство?”
Я понял, что́ он имеет в виду, и ответил, что родителей нету.
– Ага, – сказал он. – А мы тут недалеко. Гуляем, дышим воздухом. С Галиной Иванной. Помнишь, я рассказывал? Можем к тебе зайти. Галина Иванна нас с тобой слегка приласкает. И будет нам всем очень сладко. А?
У меня дыхание занялось, в животе заныло и сердце забилось.
– Но поймите, это было не просто предчувствие удовольствий! – объяснил Иван Васильевич. – Слово “сладко” взбудоражило и вместе с тем огорчило меня. Мне было почти двадцать, у меня уже был некоторый опыт, но мне ни разу ещё не было сладко. Вернее, мне не было сладко так, как об этом говорили все мои друзья: класс, кайф, супер, улёт! В этом-то и был вопрос, который я задавал судьбе, науке и самому себе, – но друзьям задавать стыдился. Почему я не чувствовал того, что вроде бы должен был чувствовать? Да, приятное щекотание, очень приятное, совсем уж приятное, – но и всё. Так бывает, когда чешешь спину, – ах, ах, ах, а потом ох, фу, всё. Но почему всё? Где эта ваша волшебная сладость, из-за которой люди сходят с ума? Я всё время ждал, что вот наконец я её найду или она настигнет меня.
– Отлично! – сказал я. – Адрес помнишь?
– Ну так, зрительно. Подъезд, этаж, квартира?
– Записывай.
– Дождик идёт, – сказал Миша. – Ты лучше выйди нам навстречу. Мы по Лесной идём, тихими шагами приближаемся.
– Бегу, бегу, бегу! – и я повесил трубку.
Не успел дойти до перехода через Третью Тверскую-Ямскую – вот они, две фигуры.
Тонкий мартовский снежок шёл – моросил, как дождь. Белые в воздухе, снежинки делались капельками – на асфальте, на машинах, на моей руке. Миша был в чёрном плаще с большим раскрытым зонтиком, а она рядом с ним, под руку, – маленькая, худенькая, тоже в тёмном плаще.
Поздоровались, познакомились.
Подъезд, лифт, квартира.
Она разделась, и я удивился, что у неё плащ на белой подкладке. Потом увидел – это белый халат, она сняла его вместе с плащом. Я вспомнил: Миша говорил, что она работает поварихой в столовой МИИТа, недалеко, на улице Образцова.
Пришли на кухню, я поставил чайник, вытащил из шкафа водку – полбутылки. Галина Ивановна выпила четверть рюмки, и я тоже, а Миша вообще отказался. “Я, дети мои, человек старый и больной, – засмеялся он, – я уж что-нибудь одно: выпивать или делом заниматься. Да, Галина Иванна? – она тихо усмехнулась. – Так что я лучше чаю!” Хорошо, вот и чай готов. Я печенье достал, выложил из пачки в вазочку. Она взяла одно, положила себе на блюдце рядом с чашкой, стала вежливо отламывать по маленькому кусочку.
Я смотрел на неё. Тощая. Руки без маникюра. Тёмно-русые волосы в пучок. Непонятно, сколько лет: то ли двадцать, то ли тридцать. Вот и всё, больше ничего. Я пытался её запомнить – вглядывался в неё, а потом отводил глаза и старался “увидеть в уме” её лицо, – но это не получалось. Как странно! Я переводил взгляд на Мишу, потом смотрел на окно или на пол, делал легчайшее усилие – и вот он, Миша, перед моим умственным, так сказать, взором: в сером свитере, весёлый, с чёрными, тонкими, расчёсанными на пробор волосами. То же самое получалось с чашкой, с вазочкой печенья, со стопкой водки … А с ней – нет. Она ускользала из глаз, из памяти, и на третьей безуспешной попытке я даже испугался. Вдруг она какая-то ведьма? Призрак? Не отбрасывает тени? Нет, ерунда. Тень от её руки, которой она отламывала очередной кусочек печенья, чётко рисовалась на жёлтой столешнице. Стол у нас на кухне был без скатерти: деревенский стиль. Я подумал, что, наверное, очень волнуюсь, поэтому не могу сосредоточиться, не могу запомнить её лицо. Я выдохнул и усмехнулся.
– Радуешься и веселишься? – тут же отозвался Миша. – Молодец. Галина Иванна, хороший какой парень мой друг, а? Нравится тебе, а? Весёлый – это главное. Ведь это же главное, верно?
Она кивнула и что-то проговорила, вроде “ну да, ясное дело”.
– Как настроение, Галина Иванна? – продолжал Миша.
– Как всегда, – неопределённо сказала она.
– Галина Иванна, – сказал Миша. – Пойди
